Борис Смелов "В фотографии должна быть тайна"

«В фотографии должна быть Тайна. Иначе будет утеряна многозначность её восприятия».

«Я считаю себя представителем эмоциональной, интуитивной фотографии и, снимая, больше доверяю своим чувствам, чем предварительным замыслам. Но вместе с тем, не сочтите это за мистику, многие фотографии мне снились, и потом, порой спустя годы, я вдруг видел их воочию. И счастье, если в такие моменты камера и плёнка были со мной».

В мире, где время неумолимо стирает границы между прошлым и настоящим, где мгновения растворяются в потоке вечности, есть художники, чье творчество становится мостом между мирами. Борис Смелов — один из таких мастеров, чьи работы запечатлевают реальность и одновременно раскрывают ее тайную суть, ее скрытую поэзию. Его фотографии — это окна в иной мир, где свет и тень танцуют в вечном вальсе, а предметы обретают душу.

Смелов, родившийся в 1951 году и ушедший из жизни в 1998-м, стал легендой петербургской фотографии еще при жизни. Его имя звучит как символ, открывающий двери в мир, где реальность переплетается с мечтой, а город становится состоянием души. Петербург Смелова — это Город с большой буквы, город-миф, город-сон, где каждый камень, каждый угол, каждый луч света рассказывает свою историю.

Искусство Бориса Смелова — это всегда диалог. Диалог между светом и тенью, между предметами и их сущностью, между зрителем и изображением. Его натюрморты, как и его знаменитые пейзажи Петербурга, стали неотъемлемой частью питерской фотографии. Но если город в его работах — это история, то натюрморт — это поэзия. Поэзия, в которой каждый предмет обретает голос, а свет становится не просто инструментом, но и главным героем.

Смеловский натюрморт — это философские размышления о сущности вещей. Философия, которая уходит корнями в древние представления о мире, где материя одушевлена, а каждый предмет обладает своей внутренней жизнью. В его работах предметы обретают самостоятельность, они освобождаются от утилитарного назначения и начинают жить своей собственной жизнью. Часы и ножницы рядом с колбой, бокал с отбитой ножкой, вобла с ракушкой — все эти предметы в его натюрмортах становятся символами, знаками, которые говорят о чем-то большем, чем их физическая форма. Смелов относился к предметам с уважением, признавая их имманентную значимость. Для него каждый предмет был одушевлен, каждый имел свою душу, и именно эту душу он стремился освободить.

Свет в натюрмортах Смелова — это душа композиции. Он играет, бликует, переливается, создавая ритм, который увлекает взгляд зрителя. Сначала глаз останавливается на ярком, сияющем предмете, затем скользит к темному, матовому, потом возвращается к бликам на хрустале. Это движение — как мелодия, которая разворачивается перед нами, заставляя снова и снова возвращаться к изображению. Натюрморт Смелова — это музыка, запечатленная в кадре. И, как в хорошей музыке, здесь есть свои паузы, свои акценты, свои крещендо и диминуэндо.

Процесс создания натюрморта для Смелова был почти сакральным. Он мог часами, а то и днями выстраивать композицию, подбирая предметы, экспериментируя со светом, ожидая, пока одуванчики превратятся в пушистые шары. В это время домашним запрещалось прикасаться к стоящим на столе предметам: на все время работы они становились священными. Каждый элемент в его работах — это результат долгого размышления, терпения и любви. И это чувствуется. Большинство своих натюрмортов Борис снимал в уютном эркере дома Жилиной на 18-линии Васильевского острова, ставил он их не спеша и с любовью. Эти натюрморты Смелова хранят тепло его рук, его внимательное отношение к каждому предмету, его уважение к их внутренней жизни.

Влияние малых голландцев, особенно таких мастеров, как Кальф и Клас, ощущается в работах Смелова, это касается тех натюрмортов, где срезанная кожура лимонов свисает с края стола прихотливой спиралью. Но это не подражание, а скорее оммаж. Он не копировал их стиль, но вдохновлялся их умением видеть красоту в обыденном, их вниманием к деталям, их любовью к свету и тени. Смеловский натюрморт — это продолжение традиции, но в то же время — совершенно самостоятельное явление.

Натюрморт Смелова — это разговор. Разговор, который не заканчивается, когда зритель отворачивается от фотографии. Это произведение, которое продолжает жить в памяти, возвращаясь в моменты тишины и размышлений. Оно не теряет своей актуальности, не становится частью "мертвой зоны" восприятия. Оно всегда готово к диалогу, всегда открыто для новых интерпретаций.

В фотографии должна быть тайна. И натюрморты Бориса Смелова — это именно тайна. Тайна, которая не раскрывается до конца, но притягивает, завораживает, заставляет возвращаться снова и снова. Это не просто изображение предметов. Это мир, в котором каждый предмет обретает свою душу, а свет становится проводником в эту таинственную, прекрасную вселенную.

Но не только натюрморты сделали Смелова легендой. Его городские пейзажи — это отдельная глава в истории фотографии. Его Петербург — это состояние души, где прошлое и настоящее сливаются воедино. Его снимки Летнего сада, Исаакиевского собора, Невского проспекта — это поэтические высказывания, где каждый кадр — это история. Его «Аполлон» из серии фотографий скульптур Летнего сада стал символом петербургской культуры конца XX века. Мраморный профиль античного бога, по которому стекают капли дождя, а рядом ползет паук, — это многозначный символ, говорящий о вечности и бренности, о красоте и увядании.

Смелов был страстным поклонником Достоевского, и это увлечение нашло отражение в его работах. Он бродил по тем же улицам, где когда-то ходил сам Федор Михайлович и его герои. Его маршруты пролегали через места, наполненные литературной историей, и каждый кадр, сделанный Смеловым, словно вступал в диалог с прошлым. Он избегал солнечного света, предпочитая мягкое, рассеянное сияние пасмурного неба, которое придавало его снимкам особую глубину и драматизм. В его работах Петербург предстает не как яркий, парадный город, а как место, где каждая тень, каждый уголок улицы хранит свою историю.

Смелов любил снимать город сверху, с высоты чердаков и верхних этажей. Для него крыши были не менее выразительны, чем фасады домов. Он знал каждый дом, каждый сквер, каждый спуск к воде в своих излюбленных районах. Он чувствовал малейшие изменения в их состоянии и умел поймать тот единственный момент, когда свет, тень и настроение сливались в идеальную композицию. Его Петербург — это город, который живет своей жизнью, где каждый дом, кажется, готов заговорить с прохожим, как в «Белых ночах» Достоевского: «Здравствуйте; как ваше здоровье? и я, слава богу, здоров, а ко мне в мае месяце прибавят этаж».

Петербург Смелова — это город без людей, но не без их присутствия. Его улицы, набережные, дворы и площади наполнены эмоциями, которые оставили после себя те, кто когда-то здесь жил или просто проходил мимо. Это город, который дышит воспоминаниями, где каждый кадр — это история, рассказанная через архитектуру и свет.

Смелов оставил нам уникальное наследие — Петербург, который уже невозможно увидеть таким, каким он был в его время. Его фотографии запечатлели улицы и дворы, не заставленные автомобилями, где еще можно было почувствовать дух старого города. Это Петербург, который ушел, но остался жить в его работах.

Смелов был художником, который стоял на границе столетий. Его творчество — это мост между прошлым и будущим, между традицией и новаторством. Он был наследником великой культурной традиции Петербурга, но при этом его работы сопоставимы с лучшими образцами мировой фотографии. Его имя стоит в одном ряду с такими мастерами, как Картье-Брессон, Атже, Кертис.

Третий раздел смеловской поэмы о Петербурге — его портреты. Портреты Бориса Смелова стоят особняком. Они не просто фиксируют внешность человека, они открывают дверь в его внутренний мир, позволяя зрителю вступить в безмолвный диалог с тем, кто запечатлен на снимке. Смелов не рассказывает историй — он создает пространство, где каждый может найти свою.

В советскую эпоху, когда фотография часто служила инструментом пропаганды, портреты Смелова были вызовом. В то время как академиков снимали в ермолках на фоне книжных шкафов, а агрономов — с колосками в руках на фоне полей, Смелов отказывался от клише. Его портреты не были рассказом фотографа о человеке — они были встречей зрителя с личностью. Он устранялся из кадра, оставляя модель наедине с тем, кто смотрит на фотографию. И каждый раз, когда новый зритель останавливается перед его работами, портрет оживает заново, рождая уникальный диалог.

Особое место в творчестве Смелова занимают автопортреты. Для него это был не просто способ зафиксировать себя в определенный момент времени, а отдельный жанр, в котором он исследовал свои отношения с миром. Более двух десятков автопортретов — это верстовые столбы его творческого пути. Каждый из них — интегральный образ всего, что художник видел и чувствовал. В них нет показной демонстрации фотокамеры — главным инструментом Смелова становится его взгляд. Острый, пытливый, проникающий. В жизни этот взгляд смягчался улыбкой, но в портретах он обнажает всю свою остроту, заставляя зрителя задуматься о том, что скрыто за внешней оболочкой.

Смелов был человеком, который верил в себя и в свой талант. Его самооценка была высокой, но она не расходилась с мнением окружающих. Он знал, что достоин быть запечатленным, и его автопортреты — это не просто фиксация внешности, а исследование собственной личности. Он любил свою физическую оболочку, и это видно в его работах. Даже после смерти он выглядел, как античная статуя. Но за этой внешней красотой скрывалась глубина, которую Смелов умел передать через свои портреты.

Один из забавных эпизодов, связанных с Смеловым, показывает его эксцентричность. Однажды, во время любовного свидания, он внезапно вскочил с постели, принял позу, достойную культуристического подиума, и громко спросил: «А хорош ли, красив ли я? Согласись ведь, что я хорош!». Этот момент, который для его спутницы стал поводом для разрыва отношений, лишь подчеркивает его уверенность в себе и своеобразное чувство юмора. Но за этой внешней бравадой скрывался художник, который через свои портреты искал ответы на вечные вопросы.

Петербург, который Смелов запечатлел в своих работах, — это не просто город. Это зеркало, в котором отражается личность самого художника. Его портреты, будь то изображения других людей или автопортреты, — это окна в другой мир, где каждый может найти что-то свое. Они не стареют, не теряют своей актуальности, потому что в них заключена вечность. И каждый раз, когда мы смотрим на портреты Смелова, мы вступаем в диалог не только с изображенными на них людьми, но и с самим художником, который продолжает жить в своих работах.

При всей своей известности Смелов оставался загадочной фигурой. Его работы — это тайны, которые каждый зритель разгадывает по-своему. В них всегда есть что-то недосказанное, что-то, что заставляет возвращаться к ним снова и снова. Как он сам говорил, в каждой удачной фотографии должна быть Тайна. И именно эта Тайна делает его работы такими притягательными, такими вечными.

В 1988 году Борис Смелов дал интервью журналу «Советское фото». Вот его главные темы:

 Фотография как интуитивное искусство

Смелов признается, что его путь в фотографию не был прямым. В детстве он пробовал рисовать, но быстро понял, что его призвание — не в кисти, а в объективе. Первые шаги в фотографии были связаны с неудачами, особенно техническими. Однако именно эти трудности научили его ценить каждый момент, каждую удачу, когда творческое предчувствие совпадает с конечным результатом.

Для Смелова фотография — это прежде всего эмоциональный и интуитивный процесс. Он доверяет своим чувствам больше, чем заранее продуманным планам. Интересно, что многие его работы рождались из снов. Он видел их в своих грезах, а затем, спустя годы, находил эти образы в реальности. И если в такие моменты камера была с ним, он мог запечатлеть то, что когда-то казалось лишь мимолетным видением.

 Учителя и вдохновение

Хотя Смелов не называет конкретных учителей, он подчеркивает, что каждая встреча с искусством больших мастеров оставляла в нем глубокий след. Выставка "Лицо Франции" стала для него откровением, расширившим его представления о возможностях фотографии. Он восхищался работами Анри Картье-Брессона, который доказал, что фотограф должен быть мыслителем. Йозеф Судек открыл ему, что каждый предмет обладает своей душой, а Александр Родченко показал, как через фотографию можно выразить дух эпохи.

Технический прогресс и опасность "обезлички"

Смелов с тревогой говорит о технической революции в фотографии. С одной стороны, новые технологии облегчили процесс съемки, расширив творческие горизонты. С другой стороны, легкость, с которой теперь можно сделать качественный снимок, таит в себе опасность "обезлички". Фотография рискует превратиться в механический процесс, лишенный авторского взгляда и человеческой позиции. Смелов убежден, что без личности художника, без его уникального видения мира, снимки становятся пустыми и холодными.

Как избежать "обезлички"?

Чтобы сохранить индивидуальность в фотографии, Смелов считает необходимым развивать теорию и образование в этой области. Он сетует на отсутствие серьезных теоретических работ и призывает знакомить советских читателей с классическими трудами западных теоретиков, таких как Зигфрид Кракауэр и Ролан Барт. Для Смелова важно, чтобы фотографы обладали не только техническими навыками, но и гуманитарным образованием — знанием философии, психологии, истории искусств. Только так можно создать что-то действительно значимое, что будет нести в себе не только красоту, но и глубину.

 Тема и жанр

Смелов не ограничивает себя рамками жанров. Для него важнее тема, которая волнует его в данный момент. Большую часть своих работ он посвящает родному городу, создавая городские пейзажи, которые становятся отражением его внутреннего мира. Ранние работы, такие как цикл "Памяти Достоевского", были скорее притчами, а сегодняшние снимки — это размышления о городской жизни, о том, как человек взаимодействует с пространством вокруг себя.

Тайна как суть фотографии

И, наконец, самое главное, что, по мнению Смелова, должно быть в каждой удачной фотографии, — это тайна. Без тайны снимок теряет свою многозначность, свою способность вызывать у зрителя вопросы, размышления, эмоции. Фотография должна оставлять место для интерпретации, чтобы каждый человек мог увидеть в ней что-то свое. Именно в этой тайне, в этой недосказанности, и заключается магия фотографического искусства.

---

Борис Смелов оставил после себя не только великолепные снимки, но и глубокие размышления о природе фотографии. Его работы — это философские высказывания, которые продолжают вдохновлять и заставлять задуматься о том, что же на самом деле делает фотографию искусством.

Олег Астахов, 2025 г.